[indent] У Эвр слишком много времени, чтобы понять - она чувствует недостаточно. Недостаточно всего, даже боли, и проблема не только в ее вампирской природе, но и в тех особенностях, с которыми она родилась. Даже тогда Эвр чувствовала недостаточно. Но ей хочется этого, хочется больше, хочется чувствовать себя настолько живой, насколько это возможно, и потому она начинает обдумывать очередной сумасшедший план, подсчитывая при этом звездочки на потолке своей комнаты. Звездочки, наклеенные лет пятьдесят назад, уже начинают потихоньку отходить, но Эвр все равно любит в них вглядываться. Первая, вторая, третья... сто сорок шестая... что сделать?... сто сорок седьмая... что, если сделать мне больно?... сто сорок восьмая... как это сделать? Это сложно. Настолько, что кажется невозможным.
[indent] Тем не менее, Эвр хватается за мысль, за неясную и расплывчатую идею. Чего бояться или сомневаться, когда позади более ста лет жизни, а впереди - туманная вечность. Она отрывается от звезд - на двести двенадцатой, приглушенно желтоватого цвета, звучащего переливом колокольчиков - и танцует под музыку в своей голове. Откуда-то из глубин дома доносятся шаги, и они пахнут чем-то свежим, овощным. Марш очень давно не пробовала ничего из человеческой пищи, но запахи - и их вкусы - она все еще не забыла. Эвр танцует как ей хочется - активно выкидывая руки в стороны, вертясь вокруг своей оси и встряхивая длинными волосами. Она часто танцует и именно вот так - не грациозно, а запальчиво, будто в последний раз, и всегда под те мотивы, которые чувствует внутри себя. С музыкой из динамиков они редко сходятся.
[indent] Идея внутри девушки - а можно ли ее, кстати, так называть? - растет, расцветает, и Эвр танцует еще быстрее, будто уже ощущает на языке вкус победы. Сегодня она испытает что-то яркое настолько, что тьма ненадолго рассеется. И Марш смеется, не заботясь о том, что ее кто-то может услышать. Затем падает на пол, окончательно закруживашись, и шлепает узкую ладонь в краску, размоченную водой несколько часов назад. Пальцы скользят по холсту, оставляя синие полосы. На вкус они как сахарная вата, пусть Эвр ее и не ела. Следующие полосы светлее, скорее голубые, цвета нежного сумеречного неба. На синие переливы опускаются воздушные облака причудливых форум, и только когда пальцы выводят очередные резкие переходы, Эвр вскакивает и стремительно покидает комнату. Ноги сами несут ее к отцу.
[indent] - Папа, - она произносит это с каким-то французским акцентом. Papá. Когда-то так было модно, но Эвр скорее шутит, нежели застревает в тех временах. - Я хочу, чтобы ты меня утопил. - Она знает, что примоген посмотрит на нее с непониманием - вампиры не дышат, чтобы их утопить, и потому Марш уточняет. - Хочу почувствовать, каково это. Помоги мне.

[indent] Даже спустя сто, двести лет каждый из них искал что-то. Постепенно переставал быть человеком и играл в более взрослые игры, способные занять квази-жизнь длинною в вечность. Однако Эвр все еще не чувствовала, что сдается годам, и цеплялась за отголоски человечности с такой силой, словно была обращена вчера. Она наслаждалась всем, что могла урвать - наслаждением и болью, радостью и грустью. Эти порывы, единение ощущений и эмоций, тоже были отчасти тем безумием, которое в ней расцвело - целым полем из черных цветов. Цветов, которые никогда не вянут.
[indent] Так что, это был только вопрос времени, что еще Эвр придумает для того, чтобы напомнить себе о жизни. И, конечно, вопросом времени было, когда она придет за помощью к отцу. Кому еще она доверяла настолько, чтобы позволить вытрясти из себя все то живое, что осталось? В ее мире - мире крови, холодных тел и холодных душ - искры внутри себя напоказ стараются не выпячивать. Маски - то, что важно сохранять.
[indent] - Ходить по лезвию ножа всегда приятнее, когда этот нож держат, - смеется девушка, найдя в этой истине что-то невероятно забавное и доступное, возможно, ей одной. Но малкавиане на то и малкавиане - натуры, постижимые лишь для столь же безумных.
[indent] Она подступает к Максвеллу, на секунду льнет совсем как кошка и разве что не трется о плечо. Эвр плохо помнит, почему так делает, потому что постепенно человеческие жесты обесцениваются и становятся непонятными, но где-то внутри еще хранится напоминание о том, что так проявляется привязанность. Возможно, не только как к отцу, но и как к хозяину. Впрочем, Марш не слишком делит эти понятия в отношении Максвелла - он для нее и отец, и хозяин, и друг, и практически бог. Он - целый мир.
[indent] Они проходят в ванную, и Эвр стягивает рубашку, пока отец отходит. Взгляд бежит по волнам на воде. Раз, два, три. Холодная гладь дрожит, но она не живая. Так же как и вампиры - те тоже все еще дрожат, но они уже не живые. Впрочем, никто не говорит, что это плохо. Существовать и после смерти интересно. Наблюдать, слушать, следить. Мир так изменчив. Первая революция, вторая, третья. Системы строятся и рушатся, а Эвр - смотрит. Смотрит и продолжает хвататься за всплески своей жизни, когда смотреть наскучивает.
[indent] Майка летит на пол, и девушка, крепко держась за мужскую ледяную руку, ступает в еще более ледяную воду. Странно, но теперь руки отца кажутся почти что теплыми. Все хорошо в сравнении. Марш садится. Она вдыхает - пока один раз, но что-то внутри тела начинает запускаться. Оживают нервные окончания. Эвр чувствует, как лед царапает нагую грудь и плечи, а затем синюшные ключицы. Она чувствует холод.
[indent] Марш не успевает ответить на то, что говорит примоген, но пытается, и когда тот окунает ее в ванну, вода заливается в рот и нос, заливает уши. На секунду воцаряется тишина, и Эвр теряется, потому что отвыкла от нее. Вода ничем не пахнет и ничем не звучит. Только какой-то протяжный и низкий гул доносится от труб. От этого гула на языке к вкусу хлорки примешивается вкус соломы. Откуда - неясно. Но все это не вызывает страха, и девушка не шагает по лезвию, как хотелось бы. Дыхания нет - и ей ничего не угрожает. Она знает это слишком хорошо, и когда Максвелл приподнимает ее из воды сквозь полог льда, Эвр только качает головой.
[indent] - Недостаточно...  - шепчет одними губами, надеясь, что последует что-то еще. Что-то острое, способное вскрыть ее грудную клетку и вырвать оттуда несколько панических сокращений легких.

Отредактировано Eurus March (2019-11-27 23:25:18)

[indent] Рука ослабляет давление на шею, и вторая ладонь приподнимает затылок из воды. Эвр обращает внимание, как прокатываются острые кусочки льда по ее бледным скулам. И она вдыхает еще раз, медленно, хотя так и хочется судорожно глотнуть воздуха как когда-то. Мир перед глазами перестает кружиться, и Марш нащупывает взглядом отца, льнет к его рукам - намного более теплым, нежели лед, но в то же время шепчет: Еще. Еще. Шепчет одними губами на грани слышимости как и отец, а, возможно, и вовсе беззвучно. Перестук льдинок отвлекает ее на мгновение, и их звук пахнет тиной.
[indent] Она вжимается ухом в ткань брюк и прикрывает глаза на мгновение - а может и на час, который для бессмертного существо тоже равен мгновению - и затем распахивает их снова, всматривается в подтеки воды на кафельных стенах. Первый подтек, второй, третий. Сейчас сорвется и четвертая капля - вот, уже, сорвалась. Все эти мелочи занимают разум, но слишком поверхностно, пока тело оживает. Пока кожа становится теплее. И вместе с этим приходит холод. Волосы липнут к бедру примогена.
[indent] Эвр вчувствывается, погружается в эти ощущения, как бабочка в жидкий мед, и ей это нравится - а затем, намного быстрее, чем девушка привыкла, Максвелл снова толкает ее в ванну. Лед смыкается над головой. Сквозь воду и лед она смотрит на отца, ищет взгляд, но находит какие-то смутные воспоминания - точно, из другой жизни. Вода отдает на запах плесенью и тиной, руки невольно взмывают вверх, вырываясь из воды и, хватаясь за бортики ванной, нащупывают размытую землю.
[indent] Но Максвелл держит крепко. Холодная ладонь кажется высеченной из мрамора, будто античные статуи древности - такая же холодная, тяжелая и жесткая. Отец прижимает Эвр к дну ванны, мешая ей подняться, и воздуха, раздувшего ее легкие, становится мало. Марш вспоминает, каково это - жаждать еще одного глотка кислорода. Это завораживает ее душу и пугает тело. Оно будто ненадолго очнулось от комы - или от смерти, если позволите - и теперь сражается за остатки жизни. Сражается так, словно не хочет умирать обратно.
[indent] Низкий труб гул окутывает Эвр, но через мгновение он прерывается отцовским голосом, которого нет. То есть, он есть, но где-то в мыслях - неслышный и непостижимый для окружающих, но понятный для Эвр. Она подчиняется и закрывает глаза, но видит перед ними расплывчатую серую улицу. И затем снова падает в лед, когда открывает глаза. Сознание оживает с телом, рвется между прошлой жизнью и не-жизнью настоящей. Что-то пробивается в голову, но недостаточно быстро, чтобы Марш успела схватить видения. Девушка всплескивает руками - уже активнее, даже с оттенком страха, и теряет остатки воздуха из легких. Он выходит пузырьками среди льда.
[indent] Максвелл поднимает ее, и Эвр дышит, дышит в последний раз. Почти судорожно. Почти с мрачным наслаждением от по-человечески панического состояния. Она не может говорить, но ее мысли бьются в голове, пытаются захлестнуть отца, вымолить у него продолжение - до тех пор, пока ощущений не станет так много, что Марш не сможет терпеть.
[indent] Еще, еще. Эвр кажется, что она что-то поймала. Ощущения наваливаются на нее волнами, и она тонет - не во льду, а в них. Что-то всплывает в голове. Страх оттачивает ощущения. Холод до боли сводит конечно.
[indent] До боли. Эвр не испытывала такого прежде - или испытывала, но так давно, что воспоминания выцвели и рассыпались прахом времени. И сейчас она наслаждалась тем, как ее тело билось в кратковременной агонии.

[indent] Эвр знает, что отец не причинит ей вреда - у них было сто лет, чтобы узнать друг друга целиком и полностью, но ее тело ничего не знает. Оно вспоминает человеческие инстинкты, упивается человеческой паникой и сражается за остатки жизни, и Эвр не сопротивляется тому, что диктует ей плоть. Перед глазами - зелень из тины, плесени и патины, под ладонями - распухшие конечности трупов. Марш вспоминает боль и вспоминает, как стягивался ремень на шее. Воспоминание оживает в голове так, словно девушка переживает его - такая же нагая, беззащитная и хрупкая.
[indent] Максвелл пропускает пряди между пальцев и сжимает их - жестко, но из чувств нежных, пусть и совсем не в том виде, в котором привыкли люди. Где-то вдалеке Эвр чувствует это, но моменту не сопротивляется. Она оценит отцовские чувства чуточку позже, когда они добьются того, к чему стремились. И Марш растворяется в мгновении. Она вспоминает, как жаждала жизни и сражалась за нее изо всех сил. Взгляд цепляет взгляд, Марш смотрит в грозовые тучи сквозь лед. Она все еще где-то там, в своем предпоследнем дне, но эти глаза видит наблюдающими со стороны. Почти паникует. Почти захлебывается.
[indent] Руки всплескиваются, цепляются за кожу Максвелла, пытаются разжать его пальцы - а затем тянутся к лицу. Он прижимает девичьи руки к себе. Эвр вспоминает ярче. Зелень перед ее глазами все насыщеннее, все сильнее царапает ноздри запах гнилого тряпья. И ее топят - топят там и топят здесь, сжимают поводок из ремня на шее, пытаясь удавить, пока девчонка настолько жаждет жизни, что отказывается умирать.
[indent] Она - не человек, но это не важно. Не-жизнь не мешает жить. Эвр хочет продолжать. Сейчас это желание остро восстает внутри нее. Она хочет жить, переставлять отцовские книги и наблюдать за миром. Эти чувства в Марш не потухли, и на мгновение она чувствует себя невероятно счастливой, пусть и сквозь подступающие агонизирующие судороги. Тело изгибается, и перед глазами плывет - словно бы наступает асфиксия, и мозг начинает умирать. Это невозможно, но Эвр поддерживает иллюзию, растягивает ее и смакует. Привторяется, что все взаправду - и ее страх обоснован. Она изворачивается и бьется, выплескивая воду через борты ванны. Лужицы подступают к носкам ботинок Максвелла, подползают влажными змейками. Следующий всплеск осыпается на них бусинками капель.
[indent] Волосы плывут под водой будто водоросли. Их волны даже сейчас необычайно нежны, пряди будто шелк, и они оборачиваются вокруг мужских теплеющих пальцев. Некоторые пряди выбиваются наверх и путаются среди уже тающих льдинок.
[indent] Я не умру. Так я не умру. Я не умру. Я буду жить. Она вспоминает свои мысли тогда и позволяет им расцвести внутри, обогреть охладевшие чувства. И продолжает потихоньку умирать в сладостных мучениях, пока отец, наконец, не вытаскивает ее из оков воды.
[indent] Эвр откашливается, трясет головой, чтобы из ушей вылилась жидкость, а затем прижимается к отцу, жмурясь от света. Максвелл греет ее - и не потому, что лед такой холодный, а потому, что дарит свое тепло, вызванное всплеском. Эвр льнет к нему, обвивает за пояс и дышит, дышит пока может, несмотря на то, что чувствует себя - впервые за долгое время - уставшей.
[indent] - Чувствую,... что все правильно. Я хочу быть. - Она шепчет сумбурно, шепчет еще что-то бессвязное среди этих слов, но отец ее понимает - сейчас прекрасно понимает. И Эвр одной рукой тянет затычку из ванны, позволяя воде уйти - она уже не важна. Марш чувствует кожей ткань отцовской рубашки, чувствует запах. Не тот, которым на самом деле пахнет одежда, а тот, которым веет от звука голоса Максвелла. Чем-то жженным. Раскаленными камнями из костра.
[indent] Она тянет его на себя.