SO ALONE. BE SORROW |
[indent] :: Ioannes de Molay, Constantin Kurthaus; |
v:tm » last night |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » v:tm » last night » личные эпизоды » so alone. be sorrow
SO ALONE. BE SORROW |
[indent] :: Ioannes de Molay, Constantin Kurthaus; |
Калифорния, 1972 год
Океан простирался на целую бесконечность вперёд. Пахло водорослями, рыбой и безысходностью. Так бывает, когда день изо дня приходишь на старый пирс. Приходишь с тайной надеждой, что сегодня бренное тело поглотит непроглядная толща воды. Что сегодня тяжелые волны утянут его за собой, на самое дно, где всегда тишина и покой. Иоанн мечтал о покое. Голод грыз его изнутри, разъедал остатки сознания, походил на плохой трип.
Дважды он пытался выйти на солнце - оба раза небесное светило жгло и кусалось, и ненавидело всем своим существом. Солнце, раньше освещавшее нестерпимо яркое синее небо, и бескрайние просторы пустыни, и старое ранчо, и весь остальной мир, теперь отчего-то сделалось его самым заклятым врагом.
Темнота стала спасительницей. Ночь манила мириадами рассыпанных по темному полотну звёзд.
Трижды он пытался тонуть - всякий раз тщетно. Иоанн не хотел умирать, но отчаянно стремился понять, отчего он не дышит, измерить границы того, что теперь может выдержать его внешняя оболочка. Пять раз пытался поесть - лишь для того, чтобы его вывернуло наизнанку. По утрам Иоанн забывался глубоким и беспробудным сном, больше похожем на смерть.
Неон разливался чернильными пятнами по асфальту - красным и голубым, ярким пурпуром и травянисто зелёным. Этот город - такой же, как и все остальные, слепо смотрел на него провалами окон, в каждом из которых был свой маленький мир, иная реальность, измерение для тех, кто остался по другую сторону.
Иоанн часами бродил по спине безразличной махины, ощерившей гнилые зубы небоскребов. В переулках его ждала кровь - новое, ещё не распробованное до конца удовольствие. Его маленькая любовь.
Кровь дарила успокоение разрываемому дикими, первобытными желаниями разуму. Он выпивался зубами в мягкую кожу, вспоминая как сам был точно такой же жертвой. Кровь, и боль, и удовольствие, а в конце - смерть. Это было похоже на жизнь на ранчо Чарльза, но иначе. Тогда он был окружён другими. Сейчас Иоанн остался совершенно один.
Иногда Иоанн застывал у витрин магазинов, тех, в которых выставленные напоказ телевизоры попеременно транслировали репортажи со старого ранчо. Иоанн вспоминал проповеди Чарльза, но ни одна из них уже не имела значения. Апокалипсис не случился. Мир все ещё стоял на месте, только теперь сам Иоанн не был его неотъемлемой частью. Он стал чем-то другим, он все ещё пытался вспомнить.
Однажды, тихой безлунной ночью, блуждая по переулкам Иоанн впервые встретил других. Их было четверо, двое мужчин и две женщины. С мечами, они скорее походили на воинов старого времени. С лицами полными решимости, они шли напролом, словно уже были хозяевами этих земель.
Химеры вокруг разлетались стаей испуганных птиц.
Подобно лавина, они надвигались. Иоанн, потеряв все чувство самосохранения, не сходил с места, словно защита испещрённого трещинами асфальта у темной кирпичной стены была была делом чести. Он не боялся. Или просто пытался уверить себя в этом. Он смотрел прямо, гордо вскинув голову.
- Это моя территория, - незнакомый с традициями и обществом своего вида, Иоанн полагал, что на улицах города греха действовали законы природного мира. Выживал сильнейший, он же владел переплетением улиц в окружении железо-бетонных зубов.
Птицы предательски разлетались, занимали позицию на проводах. Выжидали.
Майами, 1982 год
В танце рождается истина. В танце - память веков, наследие предков. Всполох огня, за ним другой. Костер разгорается, тянется к нему, словно давний возлюбленный. Иоанн делает шаг вперед, с едва уловимой улыбкой вскидывает руку. Огонь готов принять его в свои объятия. Он возводит ладони к небесам в молитвенном жесте, восхваляя высшие силы за сегодняшнюю схватку. Он зачарован пламенем, отблесками его на мечах других воинов стаи. В их глазах пляшут искры триумфа, их зверь ластится к ногам, удовлетворенный кровавой охотой.
Бой - это тоже танец, полный крови и лязга металла о металл. Танец смертельный, что в любой момент может стать последним. Иоанн любит огонь. Еще больше он любит напряжение перед боем, острый запах меди и соли, ожидание, первый бросок, боевой клич.
Этой ночью бой барабанов возвещает победу, он говорит о трофеях и кровавых жертвах. Преподобная мать выкладывает на алтарь подношения. У Иоанна есть своя, особая жертва во славу всем божествам войны. Сегодня он танцует. Он перепрыгивает через костёр. Жар и пламя, бой барабанов и музыка. Долгая, протяжная молитва преподобной матери.
Химеры вокруг оживали. Тени становились первобытными существами, когтями и клыками разрывающими свою добычу. Святой Георгий побеждал дракона. Зверь с утробным рычанием умирал, трансформируясь в камарильского примогена.
Взлетев вверх, на самой высокой и драматичной ноте, музыка замолчала. Иоанн, замерев, какое-то время молча смотрел на огонь.
После боя всегда наступает затишье. В такие минуты окружающая реальность неожиданно тяжело наваливается на плечи. Химеры распадаются, оставив после себя только треск веток в костре. В такие моменты, страшась тишины, он всегда идёт к Константину.
Ментор сидит, вытянув ноги. Словно бы недовольный, он осматривает окружающих. Иоанн не знает, стоит ли ему помолчать, просто уйти, не мешать.
- Это был славный бой, правда? - он мечтательно улыбается, прикрывает глаза. В воздухе пахнет кровью и травами - преподобная мать заканчивает ритуал.
Ночи у моря нежны и безлунны. Воздух - соленое дыхание моря, от которого волосы начинают виться. Солнце часто задерживалось на небосводе, умирало в волнах долго, кровью закатной заливая небеса и город под ними. Но даже после того, как светило окончательно растворялось в холодной пучине, кровь не переставала литься. Безмятежность и сонность безоблачных дней сменялась жестокостью и оглушительным рёвом ночи. Скрип шин, полицейские сирены, крики. Почти каждый мало-мальски развитый город Америки пел именно этими голосами. В Калифорнии к ним добавлялся шум прибоя, размеренный и вечный, контрастирующий с истерическими завываниями городов.
Люди здесь живут одной ночью, как и каиниты, впрочем. Правда последние в более буквальном смысле. Большинству, полагавшему, что не-жизнь дана им для того, чтобы сделать все, чего они не успели сделать при жизни, ночи вполне хватало. Константин же знал, что умер и восстал он дабы искупить свои грехи. Для этого и вечности мало.
Ночь полотном ложится на плечи, а огни города гаснут, когда он закрывает глаза, сцепляет пальцы прочно, в замок, и покорно склоняет голову. Он просит Темного Отца направить его руку и уберечь его стаю от Смерти Окончательной. Эрин стоит на коленях рядом, но ее молитвы всегда обращены к ночному небу, к звездам, поглощаемым мраком. При жизни она и не знала ни одного стиха Библии, благо что вообще читать умела, но умерев наставила немыслимое количество не-мертвых на путь праведный, проповедуя заповеди Книги Нод. Среди них был и Константин. Но привычкам своим он не изменил.
Они только выбрались из кипящего котла интриг и борьбы за власть, в какой превратилась Мексика, и попали в полымя непостоянной и ветреной Калифорнии. Вот уж где Камарилье, столь яро ратующей за стабильность и традиции, делать совершенно нечего. Однако глупо было уповать на то, что враг не поджидал за каждым поворотом. Но некоторые из этих поворотов таили в себе нечто большее, чем очередной бой.
Долго они шли по следу чистильщиков, пока их цель сама не появилась на пути. Так олени застывают в страхе перед двумя желтыми слепящими глазами машин. Выловить гончих Камарильи на живца было хорошей идеей. Они непременно покажутся на свет уличных фонарей, как только поймут, что их опередили.
- Правда? - губы Константина вытягиваются в узкую линию, когда он тянется за спину, к рукоятке меча, и делает небольшой шаг вперед. Дерзость ему претила. И он едва ли хотел задерживаться. Но бледная рука дуктуса преграждает ему путь, жестко упав ему на грудь. Он останавливается, но назад не отходит, и смотрит по-прежнему зло, с укором.
- Где бы ты был, дитя, если бы я не помогла тебе тогда, если бы Эрин не благословила бы тебя, а Лука не расправился с теми гадами, идущими по твоему следу? - Кассандра отчитывает его как мальчишку. В полголоса, но так, чтобы слышали все. И тогда ярость сворачивается в клубок, чернеет и тухнет, руки вытягиваются по швам одежды, а взгляд буравит залитый горчичным искусственным светом асфальт. Дуктус знала — это молодость и обида говорит в ее солдате. И она знала им лучшее применение, нежели бессмысленное убийство.
- Этот мир уже поделен, маленький Ястреб. Но мы ищем способ все изменить, - рослая вентру в черных строгих одеждах подходит ближе, сцепив руки за спиной в замок. Она знает, что за ходом их маленькой милой беседы наблюдают. Обернувшись, она коротко кивает оставшимся за ее плечом воинам.
- Посмотри, как Меч Каина разрубит ночь пополам! - тонкая, испещрённая тонкими полосами шрамов, рука Эрин вытягивается, точно стрела на тетиве, и, кажется, это единственная команда, которая нужна была для начала схватки.
Звуки выстрелов тонут во стонах города. Гильзы и пули падают на асфальт. Стрелки не промахиваются, никто и не уворачивается. Когда твое тело - живой щит, забываешь невольно о подобных вещах, хоть и вздрагиваешь рефлекторно, ожидая боли, что не придет.
Константину достаточно этой заминки, чтобы сократить дистанцию, броситься вперед, и разрубить ощерившуюся на него тварь от макушки до пупа, обрушив тяжелое лезвие на голову. Второму Лука оторвет голову голыми руками, снимет череп с острия позвонков, даже не обнажая клинка.
Крови не останется, не останется и мяса, только пепел.
Какое-то время Кассандра наблюдает за ходом боя, но и не думает двинуться с места или, уж чего более, повернуться к противникам лицом. Она вновь переводит взгляд на птенца перед ней, в котором она увидела неоперившегося ястреба, и улыбается она почти нежно, подает раскрытую ладонь.
- Позволь нам указать тебе путь.
Тогда Константин не верил и не думал, что молодой вампир протянет с ними и неделю. Лука тоже давал ему времени до полнолуния. В молитвах Эрин теперь звучало и четвертое имя. То ли еще было, когда Куртхаус понял, что наказание одним выговором ему не обойдется. Кассандра приставила его сиделкой к новичку, и Константин понятия не имел - радоваться ему, ведь воспитание ученика — это большая честь и ответственность, с другой — это правда больше ощущалось как наказание за его несдержанность.
why don't you practice what you preach?
__________________
what good has come of this, the way you teach?
Языки пламени кусают тени, бликуют на сверкающей стали, отдыхающей после боя, и являют в отражении силуэт, покорно расступаясь, и будто ластится к рукам. Не Константин научил этому танцу со смертью - он всегда держался в стороне от огня, то было что-то, что пришло само, но Куртхаус не мог не гордиться и этой заслугой, видя, с каким благоговением и трепетом Эрин наблюдает за пляской, сложив руки на груди. Часто она разводила костер не столько чтобы почтить обычай, сколько для того, чтобы посмотреть. Похвала преподобной матери, пусть и не гласная, высшая, наравне с дуктусом.
Константин танцевал со сталью, холодной и жестокой, в противовес обманчиво ласковому пламени. И его танец этой ночью отправил к Тёмному Отцу несколько его детей. В глубине души он надеется, что разговаривать с Иоанном не придется. У молодого вампира начали появляться вопросы, на которые у него не было ответа. Благо, что разговор начинается не с одного из них, хоть и вентру на какое-то мгновение задумывается над ответом.
- Так и есть. Ты хорошо справился.
Его бесстрастный взгляд цепляется за какую-то одному ему видимую точку в пространстве, а разум и вовсе бродит в потемках прошлого, проматывая события этой и прошлых ночей. Они и правда прошли долгий путь до этого момента, и сегодняшний праздник тому доказательство. И все-таки что-то скреблось в подреберье, на месте давно мертвого сердца, не давало покоя мыслям и рвалось наружу все сильнее, пока Куртхаус пытался его заглушить, задавить. Вряд ли этому чувству есть имя, да и он не стремился его называть. Дать имя — значит признать, сдаться.
Может, он и не такой хороший учитель.
- Сядь. Умение созидать так же важно, как и владение мечом. Закрой глаза и начинай читать молитву. А потом скажи мне, что ты видел, что чувствовал, - приказывает Константин и сам же следует своим указаниям. Ритуал почти закончился. Песнь Эрин становится все тише, чуть громче, когда она подходит ближе, дает испить крови из чаши и причащает их обоих.
Есть ли выход? Надежда на спасение из сердца пожара? Константин на изнанке своих век видит, как огонь пожирает их всех, а горло сжимает дым.
Вы здесь » v:tm » last night » личные эпизоды » so alone. be sorrow