[icon]https://funkyimg.com/i/2XMYs.png[/icon]
VALÉRIE GODARD |
|
[indent] [indent] CHAPTER I
вонь изодранных бедностью парижских улиц режет чуткое обоняние – грязь обветшалых сараев городских трущоб забивается в складочки порванных башмаков, под искусанные ногти и за ворот дырявого платья; париж тонет в дерьме и гнили, пока в версале до скрежета натирают вековой хрусталь и начёсывают изъеденные блохами парики, мурлыча под нос романсы. французский дух созрел на иссохшем поле, пробиваясь из-под горячего грунта, возрос он плодами ненависти и побегами бесконечной боли – они душат, душат, душат и прорастают внутрь, раздирая плоть; французский дух пожирал потроха животным голодом и капал на старый фартук кровавыми каплями из трещин мозолистых рук. то, что взрывною волной изрешетило монархию, воспевалось возвышенно и легко, переполняя мятежным духом до края и опьяняя, как южные вина; то же, что рисовала за окнами явь, пестрило серыми лицами измызганными багром и рвало перепонки криками голодных детей. валери закрывает руками уши, чтобы не слышать этот проклятый вой и стоны матери, что трахается за стенкой с каким-то солдатом за жалкий ливр – она мечтает, что больше никогда не увидит ее лица и будет спать хотя бы на мягкой соломе. вокруг нее выгорает целая франция, опадают под ноги истлевшие люди – ей на ухо пищат крысы и изъедают тонкую кожу клопы. валери тогда еще понимает – слезами здесь не поможешь; и по жизни ты подобно слепому бродишь по неосвещенным коридорам, упираясь руками слабыми в облезлые стены и знаешь, что выхода никакого нет (доносится лишь стук старой кровати да противное мужское пыхтение, отчего неимоверно тянет блевать). и валери молится. она молится, поглаживая синеющие запястья и мысленно вырезает из памяти воспоминание за воспоминанием, сжигая их подобно старой бумаге из la gazette , валери так отчаянно молится, притворяясь, будто не слышит гнилые нашептывания других молодых послушниц, клеймящих ее грязным отродьем и дочерью проститутки – мать, когда девочке было всего восемь, оставила ее у монастырских дверей и отправилась восвояси. валери молится – глотает слова, давится ими, путает. она сжимает костяшки до посинения и крепко жмурит глаза – может, если желать того чуть сильнее, то будет шанс из этого ада выбраться, вылезти, выползти, ломая пальцы и сдирая кожу с предплечий – цена неважна. возможно, если молиться усерднее, то хватит сил дождаться того, кто ее непременно спасет (быть может, хватит ума наконец осознать, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих). господь, будь же ты милосерден, как громко мне нужно кричать, дабы ты услышал меня? валери смотрит в начищенное старое зеркало и гладит горящую россыпь своих волос – еще немного и, кажется, они выжгут ее бумажную плоть, огненными языками ложась на ключицы – она смотрит и понимает, что создана была не для этого. не для того, чтобы плотные монашеские одеяния сковывали ее тело, не для того, чтобы накрахмаленный до скрежета корнет покрывал ее голову, не для покорности она делает каждый свой новых вдох – в ее уставших глазах всегда цвела жизнь и господу, как оказалось, в ее сердце не было места. он покинул ее с первым криком; как и всех, кого создал – она же отплатила ему той же монетой. дымные облака над бастилией выглядели, словно россыпь черных красок на мягком красном холсте – она пала ниц пред новым режимом и натиском одичалых людей (от горя, от безысходности, от разворачивающегося в сереющих зрачках ада); грохот выстрелов, как стук молотка о крышку гроба, в котором покоится нынче смирение. франция утопала в вине и металле; она встречала ранний рассвет изуродованными головами на пиках и протяжным vive la révolution – и валери улыбается. и посему вскоре сбежала их дома божьего, прибрав столовое серебро и некоторые монастырские сбережения, ей было тесно, ей было тошно, ей хотелось здесь глотки всем разодрать (а грехи уж как-то отпустятся, господь все равно слеп – ему до людей простых дела и нет); она удрала на парижские улицы, хаосом упивающимися, ловя себя на мысли, что ныне от матери ничем уже не отличается. гнилая порода, буйство в крови – валери лишь безродная падаль, дочь проститутки, и святого в ней ничего и не было никогда. терпкий мирт растворяется вновь в гнили и калёном железе; колыхания сотен свечей заменяет тусклое освещение кабаков, пропитавшихся потом и перегаром. и выживать было сложно. торговать телом – противно (обрывки памяти сплетались в тугую петлю, завязанную вокруг шеи – было нечем дышать; снова в ушах звон старого ливра и противный солдатский смешок). сбережения подходили к концу, осыпаясь сквозь посиневшие пальцы рыжим песком. мужчины, опьяненные вседозволенностью революции, разгорячённые мятежом, своими грязными прикосновениями и взглядами сальными вызывали лишь тягу опустошить свой желудок – так было со всеми, кроме него. он никогда к ней не прикасался, и смотрел не пошло, а изучающе, внимая выроненным ею словам – гаспар был иным. он говорил так, что мир вокруг мерк, а его ласкающий слух баритон бил куда глубже, чем сумел достучаться господь. - твои локоны – само солнце, и на них мне так же больно смотреть. гаспар, как он сам говорил, был вдохновленным странником – священником без своей паствы, идеологом без какой-либо церкви; он жил там, где цветет террор и разруха, питаясь ими, как спелыми ягодами, взошедшими на могилах былых поколений. и валери отчаянно хотела того же. свободы, силы, знаний, наития – она жаждала новых начал; но в поисках дороги к вершине, скатилась в самую бездну, теряя в ней ту одинокую девочку, что так отчаянно набивала синяки на коленках, склоняясь в молитве каждую ночь. и гаспар лишь подлил в огонь масло. сколько звезд ты сожжешь, чтобы сжечь себя до конца? он даровал ей проклятие. дал испить своей крови, до этого опустошив, а после бросил на растерзание голоду – и тот точил ее разум, подобно трупным червям, миллиметр за миллиметром отрывая от гранатовой плоти плоть. внутри поселилось нечто, чему места там совсем не хватало, оно дралось сквозь ее глотку, ломало изнутри клетку из ребер (треск их напоминал грохот выстрелов над бастилией – валери падает, падает, падает ниц подобно старой крепости; она сдается, смотрите, рычит, как раненый зверь). животное, что ожило ныне под посиневшим бархатом девичьей кожи, впивалось своими когтями в иссохшее сердце и горестно выло; слезами здесь не поможешь, правда. ведь их у нее больше нет. как и сожаления. страха. мечты. они расходятся, словно шов. есть теперь только голод и текущая по иссушенным жилам боль. со временем ее локоны спутались, а губы поросли кровавою корочкой – время от времени ее приходилось ногтем сдирать; валери не умела охотиться, но научилась со временем убивать. грязно, наружу внутренностями и исполосованными артериями - у нее в жилах отцветала смерть и превращалась в уголь; требовала все больше жертв, жалила и невыносимо жгла. с каждой кончиной грани выстроенной ею вселенной становились все шире, горизонт опадал под ноги, стираясь, испепеляясь, превращаясь в горькую дымку; с каждой новою смертью жизнь лишь теряла в цене. что такое слабый сосуд, когда ты самый страшный на свете хищник? и париж утопал в крови – в багре жертв революции и одиноких пьянчуг, шатающихся по ночным переулкам города. валери теперь могла взять все, чего ей хотелось – а хотелось ей лишь больше крови – она брала это силой, в то время, как силой ее брал и внутренний зверь. сумасшествие подкатывало комом к разгоряченной глотке, пьянило разум, стирало прошлое, настоящее, будущее, мешая краски в безразмерную бурую кляксу, пока в окрестностях ее – окровавленную, дикую, горящую жаждой – не обнаружил ее будущий покровитель. тот, кто станет для нее семьей. - тебе повезло, что я пришел раньше собак камарильи, ma chérie. оливер всегда говорил ей, будто она похожа на его смертную дочь (что погибла от чумы пару веков назад) – такая же рьяная, бурная, огненная – с такой же всепоглощающей жаждой жить. увы, ей тогда не свезло; валери же вытащила свой счастливый билет – для кого-то сомнительно, но ему так не казалось. бессмертие – дар, что несешь сквозь языки агонии и всепоглощающего опустошения, сквозь кровь, гниль и буйство зверя – что ныне для нее послушный зверёк. и оливер обучил валери всему. он дал ей стаю, защиту и цель; провел ее по пути ночи и познакомил с истинной тьмою, что ныне струится из ее сильных рук. передал таинство сказаний и ритуалов, закружил в танце кровавого шабаша и устелил у ее ног новый свет – европа со временем стала чересчур тесной для неприкаянных, столпы ее падали, как домино. он был единственным, кто продолжал называть валери ее полным именем, хотя сама она сократила его до броского – вэл. связь с ее жизнью ранила, вызывала дикое раздражение – теперь у нее лишь мертвое небо над головой и взор ее больше никогда не заденет солнце. [indent] [indent] CHAPTER II [indent] дисциплины
вэл - весьма харизматичный оратор, она способна заставить себя услышать и, главное, слушать; обладает довольно агрессивной подавляющей энергетикой. благодаря изучению множества таинств, является кладезем религиозных знаний шабаша; читала немалое количество священных документов секты, знает древние истории сородичей. помимо этого прекрасно подкована в истории, весьма начитана, а также владеет несколькими языками (родной - французский, а также английский и испанский; при жизни в монастыре изучала латынь). несмотря на яростную нелюбовь к людям, следит за всем, что происходит на мировой арене, так как понимает, что это может здорово повлиять на исполнение ею задуманного; хороший стратег, но в управление стаей не лезет, ее куда более интересует собственное продвижение в духовенство. с нынешними технологиями «на вы», но способна позвонить или же (попытаться) найти нужную информацию в интернете - для остального у нее есть более младшие члены стаи. эстетически восхищается холодным оружием, хотя сама не владеет навыками владения ни им, ни огнестрельным - больше полагается на освоенные дисциплины и рукопашный бой. [indent] [indent] CHAPTER III [indent] психозы
натура - автократ; маска - монстр. главная опора и ценность вэл - ее стая; именно с нею она долгое время после отбытия из европы кочевала по землям канады и соединенных штатов, пока судьба не завела их в новый орлеан. после того, как оливер покинул их, вэл приняла священный сан. она амбициозная, свирепая и безжалостная; редко склонна к манипуляциям, предпочитает действовать прямо и открыто, поскольку (почти) всегда уверена в своем выигрышном положении. с презрением относится к слабым и глупым, прекрасно знает, чего желает от не_жизни и идет прямо к цели. обладает высокой силой воли, но крупная потеря контроля над ситуацией может привести ее в бешенство. единственное, что крепко связывает ее с прошлым - это любовь к франции и родному языку; возможно, поэтому для нее так важно стать во главе именно этого города, пропитанного атмосферой ее родины. ранее давала волю внутренним порокам, убивала много и кроваво, иногда совмещая все это действо с сексом (иронично, что после психологических травм, полученных при жизни, она обрела данный психоз); перейдя к кочевому образу жизни и следуя пути ночи, убивать (почти) перестала - мертвые не испытывают страха. ее главный грех - убийство на эмоциях. гулей не заводит, считает это омерзительным. |
пост;
| связь;
|
