| [indent] [indent] CHAPTER I
 Matthías Tryggvi Haraldsson;
Рослый (~190) и сухой, всегда держит голову поднятой, а плечи развёрнутыми; брюнет, волосы острижены коротко, выбриты на висках и чаще всего зачёсаны назад. Из-за низкой человечности кожа имеет ярко-выраженный трупный оттенок, глаза серые, мутные. При активации ресурсов организма начинает заметно прихрамывать на левую ногу. В одежде нередко использует кинк- и фэтиш- атрибутику, придерживается неброских цветов (серый, чёрный, тёмно-синий), отдаёт предпочтение вещам из кожи, неровно дышит к милитари-стилю. По большей части одет так, чтобы слиться с толпой, на эсбаты же является с целью эпатировать собравшихся.
Концепция: изгой — а так же свой среди чужих, чужой среди своих. Почти регулярно в бегах, с момента Становления был в отрыве от клана и секты, но не особо жалеет об этом.
Натура: мазохист — каждая новая Ночь это вызов и не преодолённый предел. Боль (своя или чужая) доставляет ему извращённое удовольствие, множественные повреждения ускоряют впадение в раж. В качестве наказания за свои же проступки предпочитает телесные, но экзекуцию доверяет не каждому. Боль — залог того, что ты всё ещё жив. Или не-жив, что более соответствует его нынешнему положению.
Маска:
[indent] диктатор — приверженец старой школы, склонный к тоталитарным замашкам, распространяющихся на смертное стадо. Не терпит возражений и не подчинения приказам. Готов возвести свою фигуру перед лицом гулей до образа полубога, а то и выше.
[indent] садист — чудовище, и знает об этом. Беспощаден, изобретателен и въедлив по отношению к своим врагам, способен даже на самые изощрённые способы убийства или мести. Вид чужих страданий немало тешит его Эго.
[indent] опекун — для своей стаи и особо приближенных, да и то по большим праздникам и редким выходным. Строг, но справедлив и заботлив по отношению к тем, кто по его мнению этого заслуживает. Всегда готов подставить своё плечо или жилетку для избранных.
— — × — —
[indent] Прошлое - в прошлом. Нет смысла ворошить его всякий раз, когда подобие совести норовит укусить исподтишка да побольнее, нужно удавить эту гадюку в зародыше и никогда более к ней не возвращаться. Нет смысла и задаваться вопросом: а когда всё же он таким стал? Был, но не стал. Он не вспомнит уже, не за чем, но с младых ногтей он уже рос тем самым чудовищем, каким его знают Современные Ночи. Вот только штука в том, что монстр этот в нём чутко спал, одним ухом следя за тем, чтобы уличить момент и вырваться на свободу.
[indent] От прежнего славного сына и образцового мужа в нём ничего не осталось, стёрлось мгновенно, даже не пришлось наживую от себя отрывать. Злая шутка судьбы? Едва ли. Быть гимназистом-отличником, матушкиной отрадой и отцовской гордостью - вот, к чему он долгое время стремился, этот немного нескладный, вышколенный и покладистый пацанёнок с холодными, как сибирские зимы, глазами. Выверенно, но неброско доказать всем свою исключительность и незаменимость, крадучись подбираясь к заветной похвале, действуя так, чтобы никто не заподозрил, что это он всё нарочно - нарочно вежлив, нарочно образован, нарочно покладист, надёжен и обходителен со всеми, даже с прислугой. В сердце его давным-давно закралась червоточина, та самая, которую спустя почти десять лет после первой с ним встречи разглядит будущий Сир. И, вероятно, совершит одну из самых серьёзных ошибок в своей и без того нелёгкой не-жизни.
[indent] Даже с войны он вернулся героем, хотя казалось бы - таким тщеславным ублюдкам на ней нет места. Наряду с заслугами перед царём ему досталось и странного рода чудо: от полученной на фронте контузии мозг его принялся медленно умирать, и первой на покой отправилась память, начав с кратковременных выпадений важных событий из его жизни и заканчивая тем, что он уже не помнил, кто таков и что перед ним за люди. В памяти близких же он навсегда останется тем, на кого стоит равняться - монументальным и мужественным, самым верным супругом (жена никогда не узнает, от чего её дети так быстро угасли в столь юном возрасте, а сам он не дурак был ей говорить о бордельных своих похождениях) и самым лучшим отцом. «Самость» - едва ли не главнейшее в его жизни свойство, с обратной стороной насилия там, где его никто не увидит и не выдаст никогда.
[indent] Становление исцелило его, но всё же не до конца - большая часть воспоминаний о детстве навсегда покинуло его память, от остальных он предпочёл избавиться сам, дабы не волочь за собой груз прежней личности в новую, куда более тёмную и извращённую жизнь. Сир дала ему имя - Велиор, - в честь триумфа Октябрьской революции и победы клана над узурпаторами из Вентру. Она обучила его контролировать Зверя, питаться так, чтобы не вызывать подозрений и грамотно расходовать кровь. Обо всех наставлениях новорожденный Велиор забыл в ближайшие несколько лет. Сбитый с толку, раздавленный и с практически уничтоженным Эго (нянчиться в условиях военного времени с ним никто не планировал, тем более таких неоперившихся толком Птенцов среди рядовых Бруха было великое множество, а он - лишь один из этой мусорной кучи), он пару раз пытался вернуться в смертное общество. Возможно, в нём ещё теплилась Человечность, может быть, он надеялся, что хотя бы там признают его выдающиеся свойства с талантами. Для Камарильи он был никто. Для Сира - тем более. И сейчас он очень жалеет, что в ту ночь её не добил.
[indent] Весть о том, что одна из влиятельных Брух пропала при невыясненных обстоятельствах довольно скоро облетела и без того раздробленное на части Камарильское общество. Шокированные поведением большевиков Вентру предпочли бы остаться в стороне, ссылаясь на то, что сейчас у Сородичей и без того немало проблем, но кое-кто в Совете оказался куда более непреклонным. На него и ещё на нескольких подозреваемых была открыта Кровавая Охота, сам Велиор (оставляющий с каждой пройденной десяткой километров позади себя и былое величие имени, и остатки Человечности, предпочитая питаться любым из подвернувшихся под руку смертным), воспользовавшись создаваемой в новоявленном Советском Союзе суматохой, сумел покинуть его пределы.
[indent] Затем случилась Европа. К его укоренению (пока ещё независимому, готовому чуть что - снова броситься в бега) в Австрии не было больше никакого Велиора, его заменил немец по имени Эрих, чей паспорт почти всегда покоился в нагрудном кармане. Эрих был куда более спокойным, нежели его предшественник, внимательным и аккуратным, европейское общество приняло его с должным подозрением, но довольно скоро смирилось с присутствием на их земле ещё одного голодного рта. Умение лебезить и выкручиваться привело его к будущей (но недолговечной, к его сожалению, стае), где на ритуале Создания ему удалось отправить в объятия Окончательной Смерти парочку недоброжелателей, напавших на него из врождённой подозрительности ко всем пришельцам извне. Его стая не была какой-то особенной - «из грязи в князи» так же ему не грозило, - но те священные заветы секты, которые вбивались в него с каждой новой сломанной пудовым кулаком дуктуса костью, отпечатались на его не-мёртвой личности навсегда.
[indent] Саббат стал для него новой надеждой; во-первых, каждый в этой секте истово ненавидел всё то, что олицетворяла собой Камарилья (того унижения, что она ему нанесла, Эрих так и не сумел простить), во-вторых, любой в ней мог доказать своё превосходство, если был действительно достоин своих амбиций (он же, привыкший решать большинство проблемных ситуаций грубой и разрушительной силой, начал мыслить шире собственной жажды сломать кому-то лицо), в-третьих, только Саббат помог ему, наконец, отыскать своё место, предназначенное для насильников, бандитов и монстров - точь-в-точь, кем всё это время являлся он сам. Быть вампиром - великая честь и не менее большая ответственность. Пока выходцы Камарильи давились собственными предрассудками и страхом за будущее, где Зверь всё же одержит верх над их не-мёртвыми телами, Саббат пришёл с Ним к соглашению. Возможно, если бы судьба сложилась как-то иначе, Эрих бы встретил свою Окончательную Смерть будучи более чем полностью сумасшедшим.
[indent] Было и ещё кое-что. То самое, пожалуй, о котором он предпочтёт никому из приближенных не распространяться особо, да и не вспоминать до тех пор, пока в нём не сдетонирует всеми силами вытравливаемое чувство воспалённой привязанности - дьявол его подери, вряд ли он вообще думал о чём-то, кроме своих сиюминутных «хочу» и «дайте», в момент, когда добровольно вверял свою волю в руки одного вырожденца. Вряд ли каждый вывихнутый сустав, треснувшая под стальной хваткой кость и ворох светлых, почти что прозрачных волос, зажатых в кулаке, действительно стоят того, что ему довелось пережить до впадения в Торпор, и что всё так же преследует его по сей день. В бессмертных кругах поговаривают, что Тореадоры имеют свойство влюбляться в скотину, от которой всё это время питались. Но нет ни единого слова о том, что скотина может оказаться такой же не-мёртвой, как и сам вырожденец.
[indent] Его имя Эрих предпочёл бы забыть навсегда. Равно как и то, что их связывало, даже когда за спинами неиллюзорно вставали тени измены режиму - его это не волновало, равно как и людские попытки кристаллизировать свою популяцию до совершенной (хотя идея возведения сверхгосударства с достойными своих вождей людьми безусловно была ему по душе). Людские ручонки бы их не достали, ему следовало бы опасаться тех, кому он так слепо принялся доверять с момента вступления в оккультный проект «Вервольф». И, нет. Он до сих пор подозревает не тех.
[indent] Новый германский режим очаровал его, как мальчонку, достойные гравировки на камне лозунги фюрера доводили его до болезненной дрожи. Разумеется, мало кто из не-мёртвых воспринимал всерьёз то, что творилось в Берлине - ни одному смертному не удастся повести за собой, а тем более настолько безумному, - Эрих знал наперёд, что совсем скоро это случился. И когда «тот крикливый безумец» наконец удостоился звания канцлера, он уже был готов заработать своё влияние в НСДАП. Если Саббат подарил ему надежду на достойную не-жизнь в окружении единомышленников, то Третий Рейх наградил его существование смыслом - всё больше и глубже его трогали рассуждения, теории о превосходстве одной из рас над другой, он безусловно принялся гордиться тем, что родился с истинно «арийским» лицом (работы смертного Бреккера - живое тому подтверждение), он вновь ощутил себя важным и нужным, но не этому смертному сброду, а самой идее, вгрызшейся в его подкорку намертво.
[indent] Благодаря своей фанатичной преданности и большинства знаний о мире сверхъестественного Эрих удостоился особого места среди смертных оккультистов и был допущен к опытам над собратьями. Для того, чтобы подчеркнуть свою лояльность режиму и убеждённость в его правоте, он совершенно спокойно сдал свою стаю, становясь при этом клятвопреступником секты. Тогда это, конечно, мало его волновало. Равно как и то, что однажды до него доберутся - тогда, когда он менее всего будет ждать удара в спину.
[indent] Он был не единственным, кто удостоился «чести работать на благо Рейха», с ним трудилось ещё двое не-мёртвых - отступник от Вентру и камарильская канализационная крыса, кажущаяся восторженному Эриху абсолютом в воплощении вампиризма на этой земле. Среди подопытных были представители множества сверхъестественных рас, в том числе люпины и маги, и их незащищённость лишний раз подтверждали мысль о том, что выше не-мёртвого никто и никогда не сумеет встать. О том, что его коллеги являются всего лишь подвидом нацистской Инквизиции, он предпочитал не думать. В конце концов, преимущество всегда на его стороне - благодаря проводимым опытам и исследованиям ему удалось изучить слабости и преимущества не только собственной расы, но и возможности человека противостоять сверхъестественному. Разумеется, большинству из тех, с кем он работал, Эрих желал мучительной смерти сразу после того, как их услуги придут в негодность.
[indent] Но режим трещал по швам с каждым годом всё больше. И ему снова пришлось бежать и скрываться, на этот раз от обеих сект - перескающий границу Венгрии Эрих думал о том, что когда всё уляжется, он убьёт проклятого Тореадора, но сделает это так, чтобы тот до последнего осознавал весь ужас своей незавидной участи. Он отказался каяться - преступлением работу на смертных он не считал, им движел интерес к собственному происхождению, собратья же являлись вынужденной жертвой, тем более не законы ли дарвинизма так сладко воспеваются в пределах Саббата? Камарилье же нужен был повод извести «ещё одного урода» из конкурирующей секты. Всё решилось довольно нелепо - вознамерившийся разобраться с предателем самостоятельно молодняк оказался разорванным на части, сам же Эрих, получивший тяжёлые повреждения, впал в Торпор на долгие сорок лет. Знавший, что однажды такое случится, он отдал приказ своим гулям захоронить его на старом кладбище Будапешта в склепе без окон. Всё было исполнено безукоризненно, но смертных слуг его ждала незавидная участь.
[indent] Равно как и тех, кто любопытства ради отправился вскрывать старую коробку, о которой ходило немало зловещих легенд. Подростки поплатились за своё любопытство - всё это время дремавший вампир осушил их всех до единого, - а местные теле-сюжеты ещё долго пытались понять, что послужило причиной такой ужасной резни на кладбище. Оглушённый современностью Эрих же не понимал, куда ему деться. Прошло сорок лет, максимум из которых он планировал проспать лет пятнадцать. Ужас наступившего будущего сделал его беззащитным и сломленным, большинство из ближайших Ночей он проводил в одиночестве, пытаясь собрать свой растерзанный разум по крупицам. В какой-то момент ему, бывшему гражданину Рейха, стало противно от собственной слабости, и он вышел в Ночи уже под иным именем.
[indent] Мортен следовал Всадником по тем частям Европы, где он думал, что его не достанут. В самом деле, в не-мёртвом обществе вообще не встречалось старых знакомых, но это наоборот усилило его паранойю. Возможно многие из его врагов мертвы (или спят), но про одного он знает наверняка - он не-жив и где-то рядом, настолько близко, что порой внутренности скручивает в болезненный узел из-за невозможности добраться до него и вырвать череп, всё так же, как раньше, захватив его белые волосы в кулак. Поиски предателя-вырожденца завели его в Штаты, по которым он колесил без малого десятилетие в надежде настичь этот призрак прошлого и расквитаться за всё. С ослаблением Уз это стало в какой-то момент сложнее, и жажда мести уступила желанию самоутвердиться в былом величии, тем более поводов для того, чтобы развязать войну с неугодными, было великое множество (взять хотя бы прежнее господство Камарильи и с чего-то обретшее популярность Анархистское движение среди не-мёртвых). Найти единомышленников было не так уж и трудно, куда сложнее - наверстать упущенное время, за ход которого успело произойти столько, что до сих пор не может отыскать места в сознании Мортена. Большинство благ и достижений современности он всё так же предпочитает обходить стороной.
[indent] Новый Орлеан - одна из множества стоянок, где он предпочёл бы не задерживаться надолго. В спину всё ещё дышит риск быть замеченным и раскрытым, перед лицом маячит почти что истлевшее желание «найти и отомстить», но даже если этого не случится, в Современные Ночи у него и без того есть, чем заняться. К примеру - вышвырнуть ко всем чертям из города обезглавленных подлиз Камарильи, тем более что всё так славно складывается в пользу его неуёмных амбиций. А то, что будет «потом» предсказать невозможно. Мортен и не берётся, но вместе с тем знает то, что умирать это его новое имя ещё не готово.
[indent] [indent] CHAPTER II
[indent] дисциплины Могущество (●●●●): достаточно силён сам по себе, эффекты Могущества позволяют преумножить физические показатели втрое. Способен с лёгкостью сломать человеческую кость или при необходимости раздавить череп, выдерживает натиск 5-6 взрослых смертных мужчин, удерживает на весу предметы от 300 до 500 килограмм тяжестью, вкупе со Стремительностью обладает возможностью крайне быстро перемещаться с места на место, оставляя противников в замешательстве.
Стремительность (●●): развита хуже Могущества, находится в процессе освоения, но тем не менее отлично способствует облегчению не-жизни. Рефлексы превышают человеческие, дают отличное преимущество перед подавляющим количеством противников.
Присутствие (●●●●): по понятным причинам находится на одинаковом уровне развития с Могуществом. Из-за постоянного использования данной дисциплины стоит в шаге от психоза бессознательного влияния, зачастую прибегает к эффектам Благоговения и Могущества, чтобы произвести максимальное впечатление на смертных и не-живых. Врождённая склонность к манипулированию позволяет внушать даже самые абсурдные и сумасшедшие идеи своим жертвам.
Стойкость (●): максимально низкая позиция, дисциплина находится в начальной стадии познания.
Военное прошлое даёт преимущество в выживании, скрытности, навыках стрельбы (фанатичный коллекционер винтажного оружия, помимо всего прочего) и рукопашного боя — лучше всего обращается с коротким холодным оружием. Современность его пугает, поэтому предпочитает не иметь дела ни с какими дарами прогресса вроде смартфонов и компьютеров, при угоне автомобилей действует по-старинке, выбивая стекло и не обращая внимания на визжащую сигнализацию. О существовании камер видеонаблюдения предпочитает вообще не вспоминать. Очень хороший водитель, поможет уйти от большинства погонь. Помимо английского худо-бедно помнит русский язык, знает немецкий на свободном разговорном, всё ещё обучается норвежскому. Будучи выходцем из Камарильи, немного разбирается в их внутреннем устройстве и владеет внутрисектовой терминологией. Работал на нацистскую Инквизицию, осведомлён о том, что некоторые смертные действительно могут представлять угрозу для не-мёртвого общества.
[indent] [indent] CHAPTER III
Беспорядочно создаёт гулей, каждый раз при перемещении на новое место обзаводится пятью-десятью особями, когда покидает поселение, устраивает прощальный ужин, где в качестве угощения представлены его смертные слуги — таким образом избавляется от свидетелей. Крайне скверный хозяин: держит гулей впроголодь, игнорирует их просьбы и выслугу, но при этом взращивает в них извращённое чувство собственной важности.
До торпора так же бесконтрольно давал Становление, но после того, как его Птенцы восстали против него же, завязал с «детьми». Вполне вероятно, что где-то в ночи бродит кто-то из его уцелевших потомков.
Кочевник постольку-поскольку. Современные ночи и ошибки не-мёртвой молодости дали толчок к развитию паранойи и обострению перекомпенсации. «Доверяй, но проверяй», — негласное правило его выживания. Находится на стадии формирования вокруг себя лояльной стаи, прислушивается к слухам и принюхивается к обстановке незнакомого для него города.
Питает болезненную нежность по отношению к клану Носферату, громко, чтобы наверняка все услышали, презирает Тореадор и Вентру, скептически настроен к Малкавиан, но не пренебрегает их мудростью. Так же во всеуслышание бранит Узы Крови, при этом находясь в обоюдной связи с Отступником Тореадор.
Обладатель громкого и хорошо поставленного командного голоса, говорит с нарочитым акцентом, который призван сопутствовать его легенде о скандинавском происхождении. Достаточно подкован в академических знаниях касательно Норвегии, чтобы сбивать с толку не разумный молодняк.
Деньги предпочитает добывать насильственным путём, одежду и убежище ему подбирают гули. Не диаблерист, но не прочь перекусить витэ Каинита. Помимо всего прочего, ставит под сомнение легенду о Каине, т.к. приверженец несколько иной идеологии, но не распространяется об этом вслух.
Люпины — невкусно и грустно. | |
