В Ярнаме лампы с ладаном горят у дверей и порогов в ночь Охоты, чтобы отгонять чудовищ. Тлеющий розовато-золотой огонек значил, что внутри человек. Живой, мыслящий человек, а не обезумевший от крови зверь. Сейчас большинство этих огоньков задохнулось и потухло, а место человека заполняла пустота смерти, или, чего хуже, зловонное дыхание и хриплое рычание омерзительного чудища. 

Охотник дышит ладаном и надеется, что он отгонит и его монстра тоже, заставит эту тварь зарыться поглубже в его душу и не показывать больше клыков. Пальцы лихорадочно, до боли, сжимают рукоять пилы-топора, свободная же ладонь зажимает рваную рану на боку, изрыгающую тёмную венозную кровь. Он перестал бояться заражения через укус или росчерк когтей, потому что уже знает, что после того, как он проснется, начнется новый кошмар, новый виток этого безумия, а этот забудется, растает, будто под лучами долгожданного рассвета. 

Дыхание сбивается, становится поверхностным и неровным. Воздуха то не хватает, то становится в легких слишком много. Эта рана может убивать его часами. Днями, но ночь в Ярнаме кажется бесконечной, часы - словно годы. Окровавленная ладонь ложится на тяжелую кованную дверь, но оставляет лишь темно-красный оттиск. Дверь не поддается, и охотник толкает ее плечом из последних сил, а потом протискивается в образовавшуюся расселину. Удар отзывается уколом в боку и с губ срывается тихий стон, приглушенный куском черной ткани, закрывающий лицо охотника до глаз. В следующую секунду он сдирает повязку с лица, потому что дышать становится слишком трудно. Зрение тоже подводит. В соборе и так вечное ладовое марево стоит. Кажется, скрюченная деформированная фигура в красном, лужицей растекшаяся в дальнем углу, за урнами, испуганно и громко вдыхает и костлявыми ладонями зажимает себе рот, чтобы не закричать. Смешно. Зверь бы сюда не зашел. Но на охотника все равно смотрят как на одного из тех бедолаг снаружи, как на бомбу замедленного действия. Сколько еще пройдет времени, прежде чем он сорвется? Прежде, чем растерзает на куски всех, кого спас? 

Охотник не знает своей судьбы, но, когда он засыпает, убаюканный мерным потусторонним звоном лампы, он чувствует странную привязанность к своим снам, как будто его реальный далекий дом никогда и не был ему домом. Может это ярнамская кровь, курсирующая по его венам, может это сны о мастерской на холме, уродливым горбом возвышающемся посреди бескрайних полей белоснежных цветов и исполинских деревьев. За это ощущение он цепляется, когда кровавая пелена застилает взор. 

Посланцы тянут к нему свои изломанные руки. Добрый охотник. Храбрый охотник. Все это было такой наглой ложью. Ему было страшно. Его сердце замирало от ужаса при виде чудовищных отродий, обезумевших от жажды человеческой крови и плоти. Он на самом деле хотел спасти только себя, очнуться от дурного сна, навеянного ярнамской панацеей. Никто не говорил, что одну скверну можно вылечить только впустив в свое тело другую, намного хуже и страшнее первой. 

Кап-кап. Его порченная кровь скрывается с кончиков его пальцев и растворяется в свежем, более светлом пятне чужой, скопившейся у ножек деревянного стула. Арианна, так щедро делившаяся с ним самым сокровенным для многих жителей Ярнама, тем, что текло в их жилах, мертва. Горло перерезано, грудь и живот залиты кровью. Порез глубокий и страшный. Она была зарезана, как свинья. 

Так вот почему иссохший в красном так на него смотрел. Черт, его даже тут не было. Или же... Он не может вспомнить последние несколько часов. Из-за раны ли? Или это его разум прячет от него правду? 

К горлу подкатывает волна тошноты, голову разрывает боль. Охотник отшатывается от тела, сдерживая позывы рвоты, и припадает спиной к ближайшей стене. Руки не слушаются, дрожат, но склянку с лекарственной кровью он находит, едва не выронив. Зубами он забирает рукав, обнажая вену, и вкалывает содержимое склянки, стиснув зубы. Этот процесс стал привычным, но невероятно болезненным. Руки его теперь были рассадником темно-синих и багрово-болезных пятен и маленьких красных точек, следов зависимости. Сначала ему кажется, что он потеряет сознание от боли, хватает воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, но кровь делает свое дело - мир вокруг перестает виться вокруг него спиралью, боль отступает. 

Он не делал этого с Аринной. Кто-то другой. Не старушка и не тварь в красном. Охотник прижимает подбородок к груди, схватившись руками за голову. Красная луна накрыла Ярнам, безумие захватило разумы его жителей. Кто-то должен положить этому конец. 

Охотник подбирает оружие, проверяет запас ртутных пуль и исправность его пистолета. Пути обратно нет, только дальше, в кошмар, в смерть. Он уже почти потерял себя на этой дороге. А кто-то уже сбился с пути и больше никогда на него не вернется. Он замечает, окинув беглым взглядом собор, монашка пропала. Но далеко ей не уйти. Боец из нее никудышный, а снаружи полно чудищ. Она все еще здесь. Мысли, что именно расправилась с Арианной, он почти не удивился. Ни одна душа, даже столь преданная и набожная, какая была у служительницы Церкви, не защищена от проклятия. Стоит поддаться, лишь на мгновение ослабить бдительность... Охотник знает, он видел, слышал шепот Хора и убивал тварей с бледной кровью, раньше почитаемых, как богов, а теперь оставленных и забытых. 

Винить он не мог. Только даровать избавление. Злости не было, обиды тоже, только сожаление и... тоска. Почему на его плечах эта ноша? Теперь он понимал Эйлин, хмурую и нелюдимую. Она не хотела привязываться, потому как слишком часто ей приходилось обрывать жизни товарищей.

Зловоние смерти, в контраст с пьянящим ладаном, ударяет в нос, как только охотник покидает собор. Клинок рассекает воздух, и он едва успевает обернуться и выставить локти перед собой. Сталь кусает почти до кости, но охотнику будто все равно, он толкает, бросается вперед, перехватывает чужое тонкое запястье и выворачивает его недостаточно сильно чтобы сломать, но достаточно, чтобы пальцы разжались и нож свободно выпал из них. Руку Аделлы он не отпускает.

- Это твоя благодарность? 

На сопротивление, если какое и было, он внимания тоже не обращает.

- Зачем ты убила ее? Разве она сделала тебе что-то дурное? 

Он говорит быстро, почти истерически, не позволяя себя перебить, и не знает, и понятия не имеет, что следует делать дальше. Кем он будет, если пристрелит монашку как бешеную собаку? 
[nick]Good Hunter[/nick][icon]https://i.imgur.com/URVdJet.gif[/icon][status]shadows like a crown[/status][lzz]who do you hunger?[/lzz]